Кошечка и ягуар - Страница 10

К оглавлению

10

И все-таки Тори казалось, что она любит мужа. Она никак не могла забыть прежнего Джордана — нежного, предупредительного, обаятельного. Она думала, что это ее вина в том, что он так изменился. Да, она ледышка, фригидная... Тори слышала, как другие женщины говорят о сексе — весело, томно, с удовольствием. Определенно, только она такая ненормальная. Недаром и прежде ни один парень не задерживался рядом с ней надолго. Тори сжалась, ушла в себя, подурнела. Муж начал пренебрегать ее обществом. Спали они теперь в разных комнатах, и одинокая и несчастная Тори даже радовалась, когда он изредка приходил к ней ночью. Секс по-прежнему не доставлял ей удовольствия, хотя и не было прежней боли. Она просто терпела и радовалась, что еще хоть капельку нужна ему.

Однажды она решила сделать ему подарок ко дню рождения, написать его портрет. Джордану идея понравилась, он с удовольствием согласился ей позировать... Тори с трепетом переносила на холст черты красивого и любимого лица. Но человек, возникавший на холсте, был чужим. Нет, сходство было передано прекрасно. В том-то все и дело. Джордан на картине ничем не уступал живому Джордану. Так же красив, статен, элегантен. Те же синие глаза и белые зубы. Та же обаятельная улыбка... сквозь которую неумолимо проглядывали душевная холодность, жестокость и тупое самодовольство. И Тори вдруг отчетливо поняла, что все это правда. И еще поняла, что не может жить с таким человеком.

Джордану портрет понравился. В свой день рождения он повесил его в гостиной, и многочисленные гости шумно хвалили красавца-хозяина и талантливую хозяйку. Одни — искренне, другие, более тонкие, пряча усмешку. Тори в тот вечер рано ушла спать, сославшись на головную боль. Она знала, что Джордан сегодня к ней не зайдет, — видела, как он переглядывался с высокой рыжеволосой девицей, которая с некоторых пор при встрече с Тори прыскала, словно не сумев сдержать смех, и нахально оглядывала ее с головы до ног. Тори не сомневалась, что это — новая любовница мужа и он проведет ночь с ней.

Она не стала ложиться и всю ночь провела в сборах. А утром тихо вышла из дому с чемоданами, положила их в багажник своего любимого «ягуара» и уехала. За неделю до этого она была в гостях у отца и провела чудесный вечер в обществе его старинных друзей. Один из них, двоюродный брат мамы, дядя Джеймс, собирался в пустыню — «рисовать песок», как он выразился. И Тори напросилась с ним, заранее зная, что больше сюда не вернется.

Однажды вечером, в пустыне, она решилась рассказать историю своей любви молчаливому спутнику — старому и мудрому художнику, которого она про себя называла «Старик».

— Это была не любовь, Тори, — грустно сказал тот.

Тори и сама уже начала это понимать. Она приняла за любовь мимолетное увлечение. И была наказана. Но рассказывать обо всем этом Джеймсу, разумеется, не собиралась.

Глава 4
Кактусы в пустыне

Плакала Тори долго, прислонившись к действительно широкому и удобному плечу Алана и не отвергая его теплую руку, поглаживавшую ее волосы. Но, успокоившись, твердо сказала:

— Подробностей не будет. Я тебе очень благодарна за сочувствие. Но больше я никогда не стану тем робким, запуганным и зависимым существом, которым меня сделала любовь к одному «настоящему мужчине». На этом все. Отныне я сама распоряжаюсь своей жизнью. И вообще все делаю сама.

— И еду сама готовишь? — осторожно спросил Алан, на всякий случай отсаживаясь подальше, чтобы выглядеть паинькой.

— И еду сама готовлю! — мужественно подтвердила Тори.

— И газоны сама подстригаешь? — продолжал Алан, выразительно взглянув в окно на безнадежно заросшую поляну, лишь отдаленно напоминающую газон.

— Подумаешь! — продолжала храбриться Тори, с опаской посмотрев в том же направлении.

— И вот эти тяжеленные картины в громоздких рамах сама вешаешь? — уточнил Алан, указывая на гору плоских ящиков.

Тори фыркнула и пожала плечами, отвернувшись, чтобы Алан не увидел, как ее глаза опять увлажнились. Ну почему она уродилась такой хрупкой? Наверное, эта его обожаемая Анджела вполне могла бы и картины сама повесить, и газон подстричь...

— Тори, — кротко сказал Алан, — поверь, я вовсе не покушаюсь на твою жизнь. Просто мне совершенно нечем сейчас заняться. Понимаешь, я взял целый месяц отпуска, надеясь провести его с друзьями. А они, как ты знаешь, уехали. И я чувствую себя довольно паршиво, совсем как тот неуловимый ковбой Джо...

— Понятно. Ты такой же изворотливый!

— Нет, я такой же никому не нужный. Разреши мне помочь тебе по хозяйству. Согласись, не женское это дело — мебель расставлять, картины вешать, трубу чинить. Воды-то горячей нет?

— Нет, — вынужденно согласилась Тори.

— Ну вот. А я обязуюсь к тому же вкусно тебя кормить и...

— И никогда ко мне не прикасаться!

— И не прикасаться к тебе, пока ты сама этого не захочешь.

— Захочу. Если в Майами четвертого июля выпадет снег!

— Подождем, может, и выпадет. Запомни: в жизни нет ничего окончательного и бесповоротного. И всегда есть место чуду.

— Не надейся! А где ты возьмешь газонокосилку?

— Уже лечу за ней!

И Алан весело умчался. Нельзя сказать, чтобы Тори абсолютно поверила в его благонадежность. Однажды она уже доверилась обаятельной улыбке, нежным словам и обещаниям. Обжегшись на молоке, она теперь дула на воду. Конечно, она этого Алана и близко к себе не подпустит. Но одной было так тоскливо... Да и в налаживании хозяйства действительно нужны мужские руки. Тори постояла на веранде, глядя вслед своему нечаянному знакомцу. Этот стремительный парень был уже далеко. Видны были только золотистая куртка и развевающиеся на ветру рыжие волосы — язычок пламени! Она улыбнулась такому неожиданно пришедшему на ум сравнению. И все же это пламя не обжигает, а греет, с неожиданной нежностью подумала девушка. Но тут же одернула себя: Тори, не играй с огнем!

10