Кошечка и ягуар - Страница 38

— Спасибо, Алан, — сказала она вслух. И стала жить одна.

С аппетитом поела. Поиграла с Ушастиком. С удовольствием поработала над незаконченным портретом дяди Джеймса. Особенно ей удались глаза. Совершенно его глаза, умевшие смотреть на нее с сочувствием и пониманием. Тори работала допоздна, выписывая складки холщовой накидки с капюшоном, которой дядя укрывался от палящего солнца. Дописала его красивые, загорелые дочерна руки. Не оставила вниманием ножки низенького походного табурета, на котором дядя сидел, терпеливо позируя ей. Закончив возиться с деталями, Тори хотела вернуться к лицу Старика. Но, взглянув на него, поняла, что больше ничего нельзя добавить. Дядя Джеймс, ее мудрый друг, снова был с ней. И больше ей никого не надо. Тори удовлетворенно кивнула, нежно улыбнулась портрету и поднялась в свою спальню. Была глубокая ночь.

Она проспала почти до полудня. Не торопясь, привела в порядок комнаты. Позавтракала и покормила Ушастика. Алана все не было, и она решила принять ванну.

Окруженная нежной пеной с апельсиновым запахом, Тори блаженствовала в тишине, тепле и покое. И в этой тишине услышала, как к дому подъехал пикап Алана. Услышала, как он открывает входную дверь, заходит в кухню, опускает на пол что-то тяжелое. Потом поднимается наверх, окликает ее:

— Тори, ты дома?

— Я в ванной, — нехотя отзывается Тори. — Подожди, сейчас выйду.

— Да не беспокойся, я на минуту. Завез тебе и Ушастику запас продуктов на прощание.

— Куда-то уезжаешь?

— Да опять в пустыню потянуло. По работе соскучился.

— У тебя же еще недели три отпуска.

— Спасибо, уже отдохнул. — Тори послышался смешок. — Ладно, девочка. Будь здорова, береги Ушастика. Увидимся!

И Тори услышала, как он сбегает по лестнице, насвистывая какую-то веселую мелодию. Хлопает дверь.

«Тори, опомнись!» — кричит кто-то внутри нее. И некто всемогущий останавливает мгновение.

— Алан! Ааалан! — кричит она, выскакивая из ванны, хватая на бегу полотенце, с размаху распахивая окно в спальне. — Алан! Алан! Алан!

Он уже садится в пикап, но ее отчаянный крик заставляет его оглянуться. Алан видит в окне ее несчастную мордочку под тюрбаном из полотенца и фигурку, наспех замотанную шторой.

— Что, Тори, что?

— Алан, — рыдает она, — Алан, Алан! Алан!

И он бегом возвращается назад, выпутывает ее из шторы и несет в теплую ванную. Тори, голая и мокрая, с такой силой вцепилась в него, что он не находит ничего лучшего, как залезть вместе с ней в еще теплую, полную пены ванну. Он страшно боится, что его девочка простудится, поэтому одной рукой торопливо открывает кран с горячей водой, а другой обнимает ее, пытаясь согреть еще и своим телом. Потом снова закручивает кран и обхватывает дрожащую девушку обеими руками. Так он сидит в ванне, в рубашке, брюках и ботинках, и держит Тори у себя на коленях, и баюкает ее, и, сняв нелепый тюрбан, гладит ее волосы. А она плачет все тише и тише. Наконец она замолкает и только время от времени судорожно всхлипывает. Тогда он снова крепко-крепко прижимает ее к себе. И Тори глубоко вздыхает, успокаиваясь.

— Скажи, пожалуйста, что ты никуда без меня не уедешь, — тихо просит она.

— Я никуда без тебя не уеду, — с нежностью говорит он. — Пока ты меня сама не прогонишь.

— Как же я могу тебя прогнать, если не смогу жить без тебя, — серьезно говорит Тори. — Если бы ты сейчас уехал, то я бы умерла.

— Ну что ты говоришь, Тори, — пугается он и снова крепко, но осторожно прижимает ее к себе, к своей мокрой клетчатой рубашке.

Тут только она замечает, что он сидит в ванне полностью одетый. И Тори, ткнувшись лбом в его лоб, начинает тихо смеяться. Но быстро снова становится серьезной и говорит:

— Я не знаю, что со мной было, Алан. Сначала я вдруг страшно испугалась, что ты сейчас станешь чужим. Со мной это уже было. Его звали Джордан, он был нежным и близким, и вдруг страсть сделала его зверем. Ну вот, поэтому и испугалась, что будет то же самое. А потом, когда ты вчера ушел, мне все стало безразлично. Я вся была, как рука, если ее отлежишь во сне. Но когда сейчас до меня дошло, что ты можешь исчезнуть, вся эта онемелость прошла. И я поняла, что не могу без тебя жить. Даже если ты вдруг станешь зверем.

— Тори, я буду очень ласковым, послушным и управляемым зверем, — пообещал Алан. И жалобно попросил: — Можно, я сниму ботинки?

— Нельзя! — сказала укротительница Тори.

Странные вещи происходят со временем. Оно то спешит, то останавливается. Кто-то боится, что Тори опять сделает непоправимую ошибку.

— Нельзя, — нежно повторяет Тори, — я сделаю это сама.

И она укладывает его голову на подушечку. И сама расстегивает ему рубашку и брюки. И вытаскивает ремень, и расшнуровывает ботинки. И он ей не помогает его раздевать, хотя она кряхтит и мучается — попробуйте снять мокрую одежду с мокрого человека, который к тому же сидит в ванне! Вот только брюки он снимает сам, отвернувшись от Тори. Потому что понимает, что ей еще рано видеть то, чего она так привыкла бояться. Так, стоя на коленях и отвернувшись от нее, он снова открывает кран и пускает струю горячей воды в колпачок с апельсиновой пеной. И только когда пена поднимается ему до пояса, он поворачивается к Тори лицом и ложится в ванну напротив нее. И они лежат с закрытыми глазами, отдыхая и согреваясь. А потом одновременно открывают глаза и видят на стуле возле ванны котенка. Он, видимо, забежал вслед за ними и теперь сидит и удивленно смотрит на своих хозяев, наклонив ушастую головку.

— Давай искупаем Ушастика в ванне, — предлагает Тори.